ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ МЕТОД МЕМУАРИСТИКИ И. И. ЛАЖЕЧНИКОВА 50–60 ГГ
Аннотация и ключевые слова
Аннотация (русский):
Актуальность данного исследования определяется недостаточной изученностью творчества И. И. Лажечникова, в частности мемуаристики писателя 50–60-х гг. XIX в. Приводится краткий обзор мемуарных очерков, подчеркивается, что мемуары отличает точность в описании событий и, наряду с этим, открыто выраженное личностное начало. Доказывается, что выступление Лажечникова в 50–60-е гг. с мемуарами в печати связано с ростом мемуаристики этого периода, а также с более широкими возможностями публикации в это время разного рода воспоминаний. По сравнению с мемуарными очерками сентиментального периода в очерках 50–60-х гг. углубляется реалистическая манера изображения, создается новое образование, когда в мемуары включается история, представляющая собой новеллы, усиливается публицистическое начало.

Ключевые слова:
метод, мемуары, очерк, новелла, историзм, концепция
Текст
Значительное место в творчестве И. И. Лажечникова занимают его мемуары, последовавшие за романом «Беленькие, черненькие и серенькие» (1856 г.). Войне 1812 г., заграничным походам посвящены два очерка мемуарного цикла – «Новобранец 1812 года (из моих памятных записок)» и «Несколько заметок и воспоминаний по поводу статьи «Материалы для биографии А. П. Ермолова». В 1859 г. был напечатан очерк мемуарного характера «Гримаса моего доктора (Из походной записной книжки 1813 года)». Как и ранние «Записки», мемуары писателя «отличают точность в описании событий и вместе с тем открыто выраженное личностное начало», как отмечает Н. Н. Воробьева в книге «Принцип историзма в изображении характера» [1, с. 21], хотя и появились они много лет спустя после описываемых событий. Память писателя хорошо удержала главные лица, факты, даже даты. Первый очерк отличается яркостью воссоздания духа того времени, показывает атмосферу, царившую в разных слоях общества накануне вступления французов в Москву. Автор изображает покидающих Москву жителей, повозки с ранеными, толпы пленных. На этом фоне показаны выдающиеся личности. Среди них Барклай-де-Толли, «великий полководец, который с начала войны до бородинской отчаянной схватки сберег на плечах судьбу России», с «сияющим голым, как ладони, черепом, обессмертенным кистью Дова[1] и пером Пушкина», Сергей Николаевич Глинка, «ревностный сподвижник московского градоначальника в тогдашних его подвигах на служение Отечеству» с его беспримерной щедростью. Однако нельзя не отметить, что авторская установка на правдивость и точность изображения полностью не выдерживается. Испытывая чувство безграничного восторга перед величественной победой русских в 1812 г., Лажечников порой допускает идеализацию тех или иных исторических личностей, например московского градоначальника Ф. В. Растопчина, который рисуется как идеальный герой. Во втором мемуарном очерке в центре оказываются заграничные походы 1813–1815 гг. – заключительный этап Отечественной войны. Очерк отличается ярко выраженным автобиографизмом. Автор-повествователь становится и главным героем очерка, он выступает не только свидетелем и комментатором событий, но их непосредственным участником. В очерке создаются портреты выдающихся исторических героев: Н. Н. Раевского, А. П. Ермолова, А. И. Остермана-Толстого. «Для Лажечникова по-прежнему ценным является принцип исторической и психологической идеализации» [2, с. 204]. Именно так подается образ Алексея Петровича Ермолова. Изображение Ермолова проникнуто глубоко личным восторженным отношением автора. Образ героя войны 1812 г. непосредственно соотносится с идеальными представлениями о войне и человеке. В подобном же ключе нарисованы портреты А. П. Ермолова с его «огромной львиной головой», Н. Н. Раевского, а также А. И. Остермана, который охарактеризован в очерке как «рыцарь без страха и упрека», идеал командира, по-отечески щедрый и добрый, скромный и неустрашимый. В эти годы, «в период общественного подъема, привлекает, – пишет А. Г. Тартаковский, – исполненная глубокого обаяния для современников фигура А. П. Ермолова – патриота Отечественной войны и ее живого осколка, как бы реабилитированного всем ходом событий после смерти Николая I и переживавшего новый взлет своей популярности» [3, с. 150]. В 50-е гг., включаясь в общее реалистического движение русской литературы, Лажечников не отказывается полностью от романтических способов изображения, которые дают о себе знать то в отдельной ситуации, то в ярком художественном образе и в целом произведении. В 1959 г. писатель печатает художественный очерк мемуарного характера «Гримаса моего доктора (из походной записной книжки 1813 года)», в котором рассказывается о походе в Европу после завершения войны 1812 г. Действие происходит в Лудвигслуте в 1813 г. в герцогстве Мекленбургском (Германия), где Лажечников служил адъютантом у принца Мекленбургского. В центре сюжета история врача Мозеля, с которым пришлось столкнуться автору и его другу офицеру Лиденталю. История весьма романтическая, хотя И. И. Лажечников утверждает, что она не вымышленная. Автор рассказывает, что во время болезни к нему явился «не придворный врач (он был болен), а окружной, впрочем, приобретший себе славу искуснейшего не только в Мекленбурге, но и в Пруссии». В «Гримасе доктора…», как и в «Советнике Креспеле» Э. Т. А. Гофмана, главный герой Мозель совмещает в себе, как и советник Креспель, эгоистического деспота и нежно любящего отца. Рассказ о Мозеле и Каролине, по мнению П. А. Орлова, можно определить как вставную новеллу, причем этот прием также восходит к романтической (гофмановской) традиции [4, с. 170]. Однако в произведении Лажечникова романтический сюжет органически вписан в события, свидетелем которых был автор в 1813 г. Развитие гофмановского романтического мотива придало произведению большую увлекательность и занимательность. В поэтике очерка ощущается явная романтизация, определенная близость манере Гофмана. Из собственно мемуарных очерков Лажечникова весьма популярными были и его «Заметки для биографии Белинского», напечатанные в журнале «Московский вестник» за 1859 г. (№ 17, с. 203–212), и очерк «Как я знал М. Л. Магницкого», написанный в 1865 г. и опубликованный в журнале «Русский вестник» (1866, № 1). Мемуары Лажечникова о В. Г. Белинском насыщены большим фактическим материалом обо всех этапах не только учебы, но и творчества великого критика. Особый акцент в очерке сделан на петербургском периоде жизни: «В первые пять или шесть лет жизни Белинского в Петербурге он посещал меня довольно часто. Споры у нас случались беспрестанные. Он сам любил поспорить. К знакомым ходил он собственно для того, чтобы отвесть душу в разговорах о литературе. Когда с ним никто не спорил, ему было скучно. Тогда во время споров он был в своей тарелке, настоящим Белинским, вторым томом своих сочинений» [2]. У Лажечникова-мемуариста проявляется дар наблюдательности, способность через внешние проявления глубоко раскрыть внутренний мир персонажа. Правдивость портрета Белинского подтверждается аналогичными наблюдениями А. И. Герцена в романе «Былое и думы», признанном шедевре мировой мемуарной литературы. К мемуарным относится и очерк «Знакомство мое с Пушкиным». Этот очерк был написан по поводу полемики И. И. Лажечникова и А. С. Пушкина относительно исторической достоверности романа «Ледяной дом». И. И. Лажечников не согласился с критикой «Ледяного дома». В письме Пушкину от 22 ноября 1835 г. из Твери он пишет: «Считаю за честь поднять перчатку, брошенную таким славным, как Вы, литературным подвижником. В письме своем от 3-го ноября Вы упрекаете меня в несоблюдении исторической верности и говорите, что со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, это повредит моему «Ледяному дому» [5]. Продолжая полемику, в очерке «Знакомство мое с Пушкиным» Лажечников отмечает: «Во-первых, я крепко защищал в нем историческую истину, которую оспаривает Пушкин. Прежде чем писать мои романы, я долго изучал эпоху, людей того времени, особенно главные исторические лица, которые изображал» [2]. Создатель первого в русской литературе реалистического исторического романа «Капитанская дочка» стремился к точному изображению диалектики исторического развития, его закономерностей. И его попытка объяснить «бироновщину» не личными качествами фаворита Анны Иоанновны, а всей системой общественного устройства говорит о зрелости пушкинского историзма, хотя он и преувеличил «великий ум» и «великий талант» Бирона. Для Лажечникова главное – «поэзия истории», стремление оживить изображаемый материал «великою мыслию», схватить главную поэтическую идею эпохи, показать героев в их самых возвышенных проявлениях. Он иногда игнорирует историческую точность, изображая «поэзию истории», нравственный климат эпохи. В этом споре столкнулись романтик со своими установками, с тягой к художественному вымыслу и экспрессивному повествованию и реалист, цель которого – изобразить минувший век во всей его истине. Здесь видится столкновение реалистического мировоззрения Пушкина с романтическим историзмом Лажечникова, продиктованным зачастую его концепцией истории («поэзией истории»). Исследование этапа мемуаристики Лажечникова позволяет сделать вывод, что по сравнению с «Походными записками русского офицера» (1820 г.) в этих очерках создается новое образование, когда в мемуары включается история, представляющая собой новеллы («Гримаса моего доктора»), усиливается и публицистическое начало.
Список литературы

1. Воробьева Н. Н. Принцип историзма в изображении характера. Классическая традиция и современная литература / Н. Н. Воробьева. - М.: Наука, 1978. - 264 с.

2. Гинзбург Л. Я. О психологической прозе / Л. Я. Гинзбург. - М.: Intrada, 1999. - 416 с.

3. Тартаковский А. Г. Военная публицистика 1812 года / А. Г. Тартаковский. - М.: Мысль, 1967. - 222 с.

4. Орлов П. А. Русский сентиментализм / П. А. Орлов. - М.: Изд-во МГУ, 1977. - 270 с.

5. Лажечников И. И. Собрание сочинений в 6 т. Т. 5 / И. И. Лажечников. - Можайск: Можайск-Терра, 1994. - 352 с.

6. Джордж Доу - английский художник.


Войти или Создать
* Забыли пароль?