ARTISTIC METHOD OF I. I. LAZHECHNIKOV’S MEMOIRS STUDIES OF 50–60S
Rubrics: SOCIAL SCIENCES AND THE HUMANITIES
Authors:
1.
Vyatca State University
Type:
Article
Pages:
from 63
to 65
Status:
Published
Received:
10.04.2013
Accepted:
15.04.2013
Published:
15.04.2013
Subject area:
UDK 882.0
GRNTI 20.01 Общие вопросы информатики
GRNTI 26.03 Общественно-политическая мысль
GRNTI 43.01 Общие вопросы естественных и точных наук
GRNTI 44.01 Общие вопросы энергетики
GRNTI 45.01 Общие вопросы электротехники
GRNTI 50.01 Общие вопросы автоматики и вычислительной техники
GRNTI 62.01 Общие вопросы биотехнологии
GRNTI 69.01 Общие вопросы рыбного хозяйства
GRNTI 70.01 Общие вопросы водного хозяйства
GRNTI 73.34 Водный транспорт
BBK 83.3(2)5
GRNTI 20.01 Общие вопросы информатики
GRNTI 26.03 Общественно-политическая мысль
GRNTI 43.01 Общие вопросы естественных и точных наук
GRNTI 44.01 Общие вопросы энергетики
GRNTI 45.01 Общие вопросы электротехники
GRNTI 50.01 Общие вопросы автоматики и вычислительной техники
GRNTI 62.01 Общие вопросы биотехнологии
GRNTI 69.01 Общие вопросы рыбного хозяйства
GRNTI 70.01 Общие вопросы водного хозяйства
GRNTI 73.34 Водный транспорт
BBK 83.3(2)5
Language:
Russian
Keywords:
method, memoirs, essay, novel, historicism, concept
Abstract (English):
The relevance of this study is determined by the lack of knowledge of the Lazhechnikov’s creativity, in particular the writer’s memoirs of 50–60s of the XIXth century. The brief overview of memoir essays is presented; it is emphasized that the memoir is distinguished by precision in describing events and vividly expressed individuality. It is proved that Lazhechnikov’s performance in 50–60s with memoirs in press is connected with the increase of memoir studies in this period, as well as with the possibility of wider publication at this time of all sorts of memoirs. Compared to the memoir essays of the sentimental period in the essays of 50–60s the realistic style of presentation is extended, a new entity is created, when the memoirs include the story like a novel, and documentary part is enhanced.
The relevance of this study is determined by the lack of knowledge of the Lazhechnikov’s creativity, in particular the writer’s memoirs of 50–60s of the XIXth century. The brief overview of memoir essays is presented; it is emphasized that the memoir is distinguished by precision in describing events and vividly expressed individuality. It is proved that Lazhechnikov’s performance in 50–60s with memoirs in press is connected with the increase of memoir studies in this period, as well as with the possibility of wider publication at this time of all sorts of memoirs. Compared to the memoir essays of the sentimental period in the essays of 50–60s the realistic style of presentation is extended, a new entity is created, when the memoirs include the story like a novel, and documentary part is enhanced.
Keywords:
method, memoirs, essay, novel, historicism, concept
method, memoirs, essay, novel, historicism, concept
Значительное место в творчестве И. И. Лажечникова занимают его мемуары, последовавшие за романом «Беленькие, черненькие и серенькие» (1856 г.). Войне 1812 г., заграничным походам посвящены два очерка мемуарного цикла – «Новобранец 1812 года (из моих памятных записок)» и «Несколько заметок и воспоминаний по поводу статьи «Материалы для биографии А. П. Ермолова». В 1859 г. был напечатан очерк мемуарного характера «Гримаса моего доктора (Из походной записной книжки 1813 года)». Как и ранние «Записки», мемуары писателя «отличают точность в описании событий и вместе с тем открыто выраженное личностное начало», как отмечает Н. Н. Воробьева в книге «Принцип историзма в изображении характера» [1, с. 21], хотя и появились они много лет спустя после описываемых событий. Память писателя хорошо удержала главные лица, факты, даже даты. Первый очерк отличается яркостью воссоздания духа того времени, показывает атмосферу, царившую в разных слоях общества накануне вступления французов в Москву. Автор изображает покидающих Москву жителей, повозки с ранеными, толпы пленных. На этом фоне показаны выдающиеся личности. Среди них Барклай-де-Толли, «великий полководец, который с начала войны до бородинской отчаянной схватки сберег на плечах судьбу России», с «сияющим голым, как ладони, черепом, обессмертенным кистью Дова[1] и пером Пушкина», Сергей Николаевич Глинка, «ревностный сподвижник московского градоначальника в тогдашних его подвигах на служение Отечеству» с его беспримерной щедростью. Однако нельзя не отметить, что авторская установка на правдивость и точность изображения полностью не выдерживается. Испытывая чувство безграничного восторга перед величественной победой русских в 1812 г., Лажечников порой допускает идеализацию тех или иных исторических личностей, например московского градоначальника Ф. В. Растопчина, который рисуется как идеальный герой. Во втором мемуарном очерке в центре оказываются заграничные походы 1813–1815 гг. – заключительный этап Отечественной войны. Очерк отличается ярко выраженным автобиографизмом. Автор-повествователь становится и главным героем очерка, он выступает не только свидетелем и комментатором событий, но их непосредственным участником. В очерке создаются портреты выдающихся исторических героев: Н. Н. Раевского, А. П. Ермолова, А. И. Остермана-Толстого. «Для Лажечникова по-прежнему ценным является принцип исторической и психологической идеализации» [2, с. 204]. Именно так подается образ Алексея Петровича Ермолова. Изображение Ермолова проникнуто глубоко личным восторженным отношением автора. Образ героя войны 1812 г. непосредственно соотносится с идеальными представлениями о войне и человеке. В подобном же ключе нарисованы портреты А. П. Ермолова с его «огромной львиной головой», Н. Н. Раевского, а также А. И. Остермана, который охарактеризован в очерке как «рыцарь без страха и упрека», идеал командира, по-отечески щедрый и добрый, скромный и неустрашимый. В эти годы, «в период общественного подъема, привлекает, – пишет А. Г. Тартаковский, – исполненная глубокого обаяния для современников фигура А. П. Ермолова – патриота Отечественной войны и ее живого осколка, как бы реабилитированного всем ходом событий после смерти Николая I и переживавшего новый взлет своей популярности» [3, с. 150]. В 50-е гг., включаясь в общее реалистического движение русской литературы, Лажечников не отказывается полностью от романтических способов изображения, которые дают о себе знать то в отдельной ситуации, то в ярком художественном образе и в целом произведении. В 1959 г. писатель печатает художественный очерк мемуарного характера «Гримаса моего доктора (из походной записной книжки 1813 года)», в котором рассказывается о походе в Европу после завершения войны 1812 г. Действие происходит в Лудвигслуте в 1813 г. в герцогстве Мекленбургском (Германия), где Лажечников служил адъютантом у принца Мекленбургского. В центре сюжета история врача Мозеля, с которым пришлось столкнуться автору и его другу офицеру Лиденталю. История весьма романтическая, хотя И. И. Лажечников утверждает, что она не вымышленная. Автор рассказывает, что во время болезни к нему явился «не придворный врач (он был болен), а окружной, впрочем, приобретший себе славу искуснейшего не только в Мекленбурге, но и в Пруссии». В «Гримасе доктора…», как и в «Советнике Креспеле» Э. Т. А. Гофмана, главный герой Мозель совмещает в себе, как и советник Креспель, эгоистического деспота и нежно любящего отца. Рассказ о Мозеле и Каролине, по мнению П. А. Орлова, можно определить как вставную новеллу, причем этот прием также восходит к романтической (гофмановской) традиции [4, с. 170]. Однако в произведении Лажечникова романтический сюжет органически вписан в события, свидетелем которых был автор в 1813 г. Развитие гофмановского романтического мотива придало произведению большую увлекательность и занимательность. В поэтике очерка ощущается явная романтизация, определенная близость манере Гофмана. Из собственно мемуарных очерков Лажечникова весьма популярными были и его «Заметки для биографии Белинского», напечатанные в журнале «Московский вестник» за 1859 г. (№ 17, с. 203–212), и очерк «Как я знал М. Л. Магницкого», написанный в 1865 г. и опубликованный в журнале «Русский вестник» (1866, № 1). Мемуары Лажечникова о В. Г. Белинском насыщены большим фактическим материалом обо всех этапах не только учебы, но и творчества великого критика. Особый акцент в очерке сделан на петербургском периоде жизни: «В первые пять или шесть лет жизни Белинского в Петербурге он посещал меня довольно часто. Споры у нас случались беспрестанные. Он сам любил поспорить. К знакомым ходил он собственно для того, чтобы отвесть душу в разговорах о литературе. Когда с ним никто не спорил, ему было скучно. Тогда во время споров он был в своей тарелке, настоящим Белинским, вторым томом своих сочинений» [2]. У Лажечникова-мемуариста проявляется дар наблюдательности, способность через внешние проявления глубоко раскрыть внутренний мир персонажа. Правдивость портрета Белинского подтверждается аналогичными наблюдениями А. И. Герцена в романе «Былое и думы», признанном шедевре мировой мемуарной литературы. К мемуарным относится и очерк «Знакомство мое с Пушкиным». Этот очерк был написан по поводу полемики И. И. Лажечникова и А. С. Пушкина относительно исторической достоверности романа «Ледяной дом». И. И. Лажечников не согласился с критикой «Ледяного дома». В письме Пушкину от 22 ноября 1835 г. из Твери он пишет: «Считаю за честь поднять перчатку, брошенную таким славным, как Вы, литературным подвижником. В письме своем от 3-го ноября Вы упрекаете меня в несоблюдении исторической верности и говорите, что со временем, когда дело Волынского будет обнародовано, это повредит моему «Ледяному дому» [5]. Продолжая полемику, в очерке «Знакомство мое с Пушкиным» Лажечников отмечает: «Во-первых, я крепко защищал в нем историческую истину, которую оспаривает Пушкин. Прежде чем писать мои романы, я долго изучал эпоху, людей того времени, особенно главные исторические лица, которые изображал» [2]. Создатель первого в русской литературе реалистического исторического романа «Капитанская дочка» стремился к точному изображению диалектики исторического развития, его закономерностей. И его попытка объяснить «бироновщину» не личными качествами фаворита Анны Иоанновны, а всей системой общественного устройства говорит о зрелости пушкинского историзма, хотя он и преувеличил «великий ум» и «великий талант» Бирона. Для Лажечникова главное – «поэзия истории», стремление оживить изображаемый материал «великою мыслию», схватить главную поэтическую идею эпохи, показать героев в их самых возвышенных проявлениях. Он иногда игнорирует историческую точность, изображая «поэзию истории», нравственный климат эпохи. В этом споре столкнулись романтик со своими установками, с тягой к художественному вымыслу и экспрессивному повествованию и реалист, цель которого – изобразить минувший век во всей его истине. Здесь видится столкновение реалистического мировоззрения Пушкина с романтическим историзмом Лажечникова, продиктованным зачастую его концепцией истории («поэзией истории»). Исследование этапа мемуаристики Лажечникова позволяет сделать вывод, что по сравнению с «Походными записками русского офицера» (1820 г.) в этих очерках создается новое образование, когда в мемуары включается история, представляющая собой новеллы («Гримаса моего доктора»), усиливается и публицистическое начало.
1. Vorob'eva N. N. Princip istorizma v izobrazhenii haraktera. Klassicheskaya tradiciya i sovremennaya literatura / N. N. Vorob'eva. - M.: Nauka, 1978. - 264 s.
2. Ginzburg L. Ya. O psihologicheskoy proze / L. Ya. Ginzburg. - M.: Intrada, 1999. - 416 s.
3. Tartakovskiy A. G. Voennaya publicistika 1812 goda / A. G. Tartakovskiy. - M.: Mysl', 1967. - 222 s.
4. Orlov P. A. Russkiy sentimentalizm / P. A. Orlov. - M.: Izd-vo MGU, 1977. - 270 s.
5. Lazhechnikov I. I. Sobranie sochineniy v 6 t. T. 5 / I. I. Lazhechnikov. - Mozhaysk: Mozhaysk-Terra, 1994. - 352 s.
6. Dzhordzh Dou - angliyskiy hudozhnik.
