Феномен повседневности исследователями представляется как «привычный, рутинный, нормальный, обычный процесс жизнедеятельности, который происходит в привычных, обыденных условиях на базе самоочевидных ожиданий» [1]. По мнению некоторых ученых, «…повседневность полилингвистична, и система языков, пронизывающих повседневную жизнь человека, включает в себя знаковость вещей, знаковость жилища, знаковость одежды, знаковость поведения, социальных институтов, профессий, техники и технологии, знаковость речи» [2]. Такая знаковость заставляет предположить, что повседневность, скорее, лингвосемиотична и представляет собой целую знаковую систему. Настоящая статья призвана описать лингвосемиозис охоты как рекреативной сферы досуга англосаксов в норманнский период завоевания Британии (XI–XIV столетия). Типичным способом англо-норманнских феодалов скрасить свою повседневную жизнь являлась охота – занятие исключительно для знати; простолюдины не имели права даже войти в охотничьи угодья вельмож. Ею с удовольствием занимались как мужчины, так и женщины. Джозеф Стратт, британский историк начала XX столетия, в своем труде о времяпрепровождении британцев со времен римского правления вплоть до современного ему периода отмечает, что женщины с удовольствием принимали участие в разных видах охоты: «The ladies often accompanied the gentlemen in hunting parties; upon these occasions it was usual to draw the game into a small compass by means of inclosures, and temporary stands were made for them to be spectators of the sport; though in many instances they joined in it, and shot at the animals as they passed by them, with arrows. Agreeable to these manners, which custom reconciled to the fair sex, most of the heroines of romance are said to be fond of the sports of the field» [3, p. 8]. Охотились на крупного зверя (номинация hunting) и на мелкого, причем в такой охоте использовались прирученные и натренированные хищные птицы (номинация hawking) – ястреб, коршун, орел и сокол. Тренировка этих птиц была целым искусством (номинация falconry). Дичь (номинация game) подразделялась на классы; Уильям Твайси (William Twici) и Джон Гиффорд (John Gyfford), которые были главными егерями короля Эдуарда II (номинация maisters of the game) написали специальное наставление для своего вельможного хозяина, как овладеть искусством охоты (номинация the crafte of huntynge), где в поэтической форме перечислили эти классы. Джозеф Стратт не приводит исконного текста такой классификации, он просто перечисляет виды животных, на которые англо-норманны вели охоту: «The first class contains four, which, we are informed, may be properly called beasts for hunting; namely, the hare, the hart, the wolf, and the wild boar. The second class contains the names of the beasts of the chase, and they are five; that is to say, the buck, the doe, the fox, the martin, and the roe. In the third class we find three, that are said to afford "greate dysporte" in the pursuit, and they are denominated, the grey or badger, the wild-cat, and the otter» [3, p. 12]. Джозеф Стратт также утверждает, что целый ряд старинных руководств по искусству охоты дают противоречивые сведения о том, какие животные относятся к первому, а какие ко второму классу; он также называет причину отнесения некоторых зверей к нижнему этажу иерархии – неприятный запах, от них исходящий: «Most of the books upon hunting agree in the number and names of the first class; but respecting the second and third they are not so clear. The beasts of the chase in some are more multifarious, and divided into two classes: the first called beasts of sweet flight, are the buck, the doe, the bear, the rein-deer, the elk, and the spytard, which was the name for a hart one hundred years old. In the second class, are placed the fulimart, the fitchat or fitch, the cat, the grey, the fox, the weasel, the martin, the squirrel, the white rat, the otter, the stoat, and the pole-cat; and these are said to be beasts of stinking flight» [3, p. 12]. В преследовании зверя всегда участвовали охотничьи собаки (номинация hound). Собаки считались весьма дорогим подарком. Так, в англо-норманнской поэме «Сэр Ингламор» принцесса обещает рыцарю, что ежели ему захочется поохотиться, то она подарит ему прекрасную борзую (номинация greyhound): «Syr yf you be on huntynge founde, I shall you gyve a good greyhounde That is dunne as a doo: For as I am trewe gentylwoman, There was never deer that he at ran, That myght yscape him fro» (цит. по [3, p. 17]). В наставлении об охоте, известном как «Книга Сент-Олбани» (The Boke of St Albans), которую написала приоресса женского монастыря Джулиана Барнс, перечислены виды собак, которые надлежит использовать во время гона зверя; в наставлении указываются также и «дамские» маленькие собачки с оговоркой, что на охоту их брать не стоит: «Thyse be the names of houndes. Fyrste there is a Grehoun; a Bastard; a Mengrell; a Mastif; a Lemor; a Spanyel; Raches; Kenettys; Teroures; Butchers houndes; Dunghyll dogges; Tryndeltaylles; and pryckeryd currys; and smalle ladye's popees that bere awaye the flees and dyvers small sawtes» (цит. по [3, p. 17]). У собак, использовавшихся англо-норманнами во время охоты, имелись свои специализации, о чем свидетельствуют исследователи-историки: «Hunting dogs were bred primarily to work with people to hunt animals, fish and birds. Sighthounds specialised in hunting their quarry by sight rather than scent. Scent Hounds specialised in following the scent or the smell of its quarry. Hunting Dogs which relied strongly on the sense of smell to follow the trail of a prey, such as the Bloodhound, quite literally follow their noses» [4]. Номинации таких специализаций перечислены в следующем списке: – Fox hunting dogs – Foxhounds, Deer Hunting dogs – Irish Wolfhound, Badger Hunting Dogs – Hounds, Bird Hunting Dogs – Spaniel, Rat Hunting dogs – Terrier; – Bear Hunting dogs – Mastiff, Rabbit and Hare Hunting dogs – Beagle [4]. Следует отметить, что лингвосемиотическое пространство англо-норманнской королевской охоты представляло собой сложный и комплексный ритуальный феномен с массой участников, символических артефактов, а также ритуальных действий, производившихся в строгом соответствии с правилами и инструкциями. Джозеф Стратт констатирует: «When the king should think proper to hunt the hart in the parks or forests, either with bows or greyhounds, the master of the game, and the park-keeper, or the forester, being made acquainted with his pleasure, was to see that everything be provided necessary for the purpose. <…> The hunters and officers under the forester, with their assistants, were commanded to erect a sufficient number of temporary buildings for the reception of the royal family and their train <…> Early in the morning, upon the day appointed for the sport, the master of the game, with the officers deputed by him, was to see that the greyhounds were properly placed, and the person nominated to blow the horn, whose office was to watch what kind of game was turned out <…> Proper persons were then to be appointed, at different parts of the enclosure, to keep the populace at due distance. The yeomen of the king's bow, and the grooms of his tutored greyhounds, had in charge to secure the king's standing, and prevent any noise being made to disturb the game before the arrival of his majesty» [3, p. 23]. Следует также упомянуть о специфической терминологии языка охоты, применявшейся в средневековой Англии. Как пишет Джозеф Стратт, это был особый язык, придуманный средневековыми охотниками, с которым должен был быть знаком всякий страстный любитель травли зверя («…was a peculiar kind of language invented by the sportsmen of the middle ages, which it was necessary for every lover of the chase to be acquainted with») [3, p. 23]. Группы животных и их действия (не только тех, на которых велась охота, но и домашних) именовались особыми терминами, специальными для каждого вида животного; это такие коллективные номинации, как «a pride of lions; a lepe of leopards; a herd of harts, a herd of bucks, a herd of deer; a bevy of roes; a sloth of boars; a singular of boars; a sownder of wild swine; а dryft of tame swine; a route of wolves; a harras of horses; a rag of colts; a stud of mares; a baren of mules; a team of oxen; a drove of kine; a flock of sheep; a tribe of goats; a sculk of foxes; a cete of badgers; a richness of martins; a fesynes of ferrets; a huske or a down of hares; a nest of rabbits; a clowder of cats; a kyndyll of young cats; a labour of moles». Когда животные находились в состоянии покоя или отдыха, то говорили о них так: «a hart harbored, a buck lodged, a roebuck bedded, a hare formed, a rabbit set». Для пары борзых (greyhounds) существовала номинация a brace, для тройки – a leash, в то время как пары спаниелей и харриеров именовались лексемой a couple. Использовались также следующие собирательные номинации: a mute of hounds (for a number), a kenel of raches, a litter of whelps, a cowardice of curs [3, p. 23]. Лингвосемиотика охоты англо-норманнов изобилует номинациями, денотирующими алгоритм поимки дичи при помощи хищных птиц. Тут важно разобраться с терминологией: в английском языке использовали два термина – falconry и hawking, по номинациям основных хищных птиц (birds of pray), использовавшихся на охоте – соответственно сокола и ястреба. В конце концов они превратились в собирательные лексемы, имеющие значение «охота на мелкую дичь при помощи хищных птиц» (см. дефиницию: «Falconry is generally defined as the capturing of quarry using trained birds of prey. Several, more specific terms are used by purists. For example, the term hawking is used when a hawk or an eagle is used for the hunting…» [5]. Шон И. Кэрролл, изучавший особенности англо-норманнской охоты с птицами, считает, что термины falconry и hawking должны хранить прозрачную семантику – охота с соколом и охота с ястребом, а для охотника, использующего разные виды хищных птиц, следует зарезервировать термин «острингер» – «мастер своего дела, пришедший с юга» («austringer is used for one who hunts with hawks, eagles, or even owls»). Происхождение данного термина явно персидское – именно персов (арабов, сирийцев) нанимали англо-норманны для обучения хищных птиц, поскольку они обладали превосходными навыками сокольничих. Как свидетельствует Шон И. Кэрролл, «…many experienced falconers from Arabia and Syria, added greatly to Normans’ knowledge and experience in falconry» [5]. Так же как и охотничьи собаки, хищные птицы представляли особую ценность для вельмож рассматриваемого периода. Так, широко известна история о том, как оттоманский султан Баязет (или Бейазид) отказался принять сумму в 200 000 золотых дукатов в обмен за схваченного сына Филиппа Лысого, герцога Бургундии, потребовав от знатного норманна нечто более ценное – 12 белых соколов. Вот как об этом пишет Шон И. Кэрролл: «Falcons were so highly valued that they were worth more than their weight in gold when used as coinage in ransom negotiations. During one particularly bloody crusade in the late fourteenth century, the Ottoman Sultan Beyazid captured the son of Philip the Bold, Duke of Burgundy, and turned down Philip's offer of 200,000 gold ducats for ransom. Instead, Beyazid wanted and was given something even more precious: twelve white gyrfalcons» [5]. В то же время исследователи полагают, что охота с хищными птицами не была привилегией богатых англо-норманнов: ею могли заниматься и простолюдины при том условии, что они были способны обладать средствами, достаточными для покупки хищных птиц. Дороговизна пернатых оказалась тем самым социальным барьером, который, так или иначе, сделал данный вид охоты недоступным для простолюдинов, что констатирует известный британский археолог А. К. Черрисон: «The hawking was not the sole preserve of the nobility, but was accessible to those lower down the social strata, provided they had sufficient resources, although this in effect prevented ownership of hunting birds by the poor» [6, p. 307–314]. Все хищные птицы, используемые на охоте (номинации goshawk – ястреб-тетеревятник, gerfalcon – кречет, merlin – малый кречет), на старонорманнском языке именовались oiseaux de poing (ручные птицы), т. к. они возвращались всегда на руку сокольничего после преследования добычи. Ланнеров (номинация lanner), перепелятников (номинация sparrow-hawk) и балобанов (номинация saker-hawk) англо-норманны именовали oiseaux de leure (птицы соблазна), т. к. их всегда приходилось «соблазнять», т. е. заманивать вернуться обратно («to entice them back again»). Хищные птицы, участвовавшие в охоте, получали номинацию «falcon», независимо от их реального биологического вида; обычно использовались особые виды птиц, номинированные как gerfalcon, saker-hawk, lanner, merlin, sparrow-hawk. Мужские особи были по размеру меньше, чем женские; на старонорманнском их обычно именовали tiercelet. Впрочем, такая номинация чаще всего употреблялась по отношению к большому ястребу (the gosshawk – the largest kind of male hawk), мужские особи, перечисленные выше, номинировались как laneret, sacret, йmouchet. Мужские особи использовались для поимки куропаток (номинация partridge) и перепелов (номинация quail), в то время как женские предназначались для ловли зайца (номинация hare), цапли (номинация heron) и журавля (номинация crane). Интересна семиотика приманивания «птиц соблазна»: как свидетельствует А. К. Черрисон, для этого использовалось чучело птицы ярко красного цвета – цвета крови, хорошо видное издалека и украшенное перьями куропатки, утки или цапли: «The lure was an imitation of a bird, made of red cloth, that it might be more easily seen from a distance. It was stuffed so that the falcon could settle easily on it, and furnished with the wings of a partridge, duck, or heron, according to circumstances. The falconer swung his mock bird like a sling, and whistled as he did so, and the falcon, accustomed to find a piece of flesh attached to the lure, flew down in order to obtain it, and was thus secured» [6, p. 312]. Следует отметить, что лингвосемиотика процесса тренировки охотничьей птицы была комплексной и многошаговой. Во-первых, успех тренировки зависел от того, какой была птица – птенцом, взятым из гнезда (номинация niais – simple bird, which had been taken from the nest), или взрослой дикой особью (номинация haggard – the wild bird captured when full-grown). С первыми было гораздо легче заниматься, в то время как вторых приручать было сложнее. Наиболее строптивых лишали сна, держали в темноте, кричали на них, давали пищу, которая им не нравилась и т. д.: «The most rebellious were at last subdued by depriving them of sleep, by keeping away the light from them, by coaxing them with the voice, by patting them, by giving them choice food» [6, p. 312]. Во-вторых, охотничья птица приучалась к тому, чтобы не бояться людей, лошадей и собак. В-третьих, птицу приучали к поводку, который привязывали к ноге, что давало возможность недалекого отлета. Она всегда могла вернуться к тому месту, где имелась пища. После длительных тренировок птице давали возможность «ложной охоты» – недалеко от места кормления фальконьер оставлял раненую куропатку. Птица на нее нападала, а фальконьер отбирал добычу, дабы ее хищник не разорвал в клочья. Драгоценная птица получала беспрецедентное содержание: самый превосходный уход, отрегулированное питание, необходимая диета, чистка перьев, особое питье – все это сопровождалось специфической эстетикой трепетного отношения к любимому соколу или ястребу. У птицы была собственная драгоценная посуда, которой не могли пользоваться другие птицы. Перчатка, на которую сажали такую вельможную птицу, была обшита золотой нитью. Кожаные колпачки (номинация leather hoods), которые надевали на головы птиц, также обшивались золотом, обвешивались драгоценными камнями, жемчугом; их украшали перьями «райских птиц» – колибри. На ноги птиц вешали колокольчики, на которых гравировали имена владельца. Кроме того, кожаные путы птицы привязывали к кольцу, на котором было выгравировано имя владельца, например, такого содержания – "I belong to the king" («Я принадлежу королю»). Полет вельможных птиц вербализовался особым – королевским – наречием, в котором все параметры охотничьей птицы были обозначены специальными номинациями; «Falconry, like venery, had a distinctive and professional vocabulary, which it was necessary for every one who joined in hawking to understand, unless he wished to be looked upon as an ignorant yeoman. Flying the hawk is a royal pastime, and it is to talk royally to talk of the flight of birds. Every one speaks of it, but few speak well. Many speak so ignorantly as to excite pity among their hearers. Sometimes one says the hand of the bird instead of saying the talon, sometimes the talon instead of the claw, sometimes the claw instead of the nail» [6, p. 312–314]. Как и у вельможных хозяев, у птиц существовала своя иерархия; каждая должна была соответствовать званию, положению или сану владельца, о чем написано в «Книге Сент-Альбани» следующим образом: «An eagle for an Emperor, a gyrfalcon for a King, a peregrine for a prince, a saker for a knight, a Merlin for a Lady, a goshawk for a yeoman, a sparrow hawk for a priest, a kestrel for a knave» (Орел – для императора, кречет – для короля, сапсан – для принца, балобан – для рыцаря, малый кречет – для леди, тетеревятник – для йомена, перепелятник – для священника, пустельга – для слуг ) (цит. по [3]). Следует упомянуть и о том, что семиотика охотничьего пространства англо-норманнов расширялась до границ гостиниц и постоялых дворов: в них рядом с гардеробом, где раздевались посетители, располагались специальные вешалки с жердочками, на которые сажали птиц охотников. Собственность охотничьей птицы была освящена законом; об этом свидетельствует А. К. Черрисон, рисуя ужасную картину того, как вынужден был страдать вор, укравший птицу; вначале сокол выедал ему шесть унций мяса на груди, потом вор был обязан выплатить хозяину птицы определенную сумму, а уж затем вор должен был выплатить штраф королю «The ownership of a falcon was considered sacred, and, by an ancient barbaric law, the stealer of a falcon was condemned to a very curious punishment. The unfortunate thief was obliged to allow the falcon to eat six ounces of the flesh of his breast, unless he could pay a heavy fine to the owner and another to the king» [6, p. 312–314]. Такова, в общих чертах, лингвосемиотическая картина охоты как досуга англо-норманнской знати и представителей зарождавшихся институтов – государственности (власти), церкви, легислативных учреждений, посольств и т. п. Знаки охоты самого разного качества и рефлективных функций в течение обозначенного исторического периода совершенствовались одновременно с тем, как динамически совершенствовалась повседневная жизнь англосаксов в целом.