Abstract (English):
The major problematic and thematic complexes in A. Blok’s prose are considered in the context of his creative evolution. A. Blok’s opinion journalism embraces a wide range of topics and genres. Genre system of the poet’s prose can be characterized by relative integrity, and it is represented by three groups of genres: artistic and creative (article, essay, review, critical reflection, including novelistic reviews and studies, etc.), memoir and biographic (literary portrait, biography reflection, essay, live and creative story studies, literary recollections, autobiography, etc.), and lyrical opinion journalism (lyrical article in its diversity: political, philosophic, general scientific, polemic, survey, problematic, jubilee, etc.). The interaction of the concepts "culture-music-revolution" is essential for understanding the idea and aesthetic contents of the opinion journalism by the symbolist poet. The following genre and stylistic dominants of A. Blok’s opinion journalism are identified: lyricism, multilayer structure, impressionism, synthetism, essay character, ornamentality, dialogueness, axiologiness, etc. The article introduces genre typology of the poet's opinion journalism heritage; a special attention is given to revealing the principles of modification and transformation of genre model of a reflection. Definition of functional significance of amplification rhetoric device in forming the structure of opinion journalistic text is a separate aspect of the research. Many Blok’s prosaic texts were initially written to be read out (they were prepared in the form of reports, speeches and lectures), and it determines a number of the structure and stylistic features that are genetically related to the rhetoric devices.

Keywords:
genre, lyrical opinion journalism, style, reflection, article, concept, synthesis, essay

К вопросу о рубрикации прозы А. Блока Проза А. Блока как историко-литературный феномен характеризуется относительной монолитностью и целостностью, которая обусловлена, с одной стороны, ее тесной связью с поэтическим наследием автора, с другой - тенденцией к формированию тематических или проблемных циклов, организующих, в свою очередь, единство высшего порядка (с этой позиции можно говорить о своеобразной архитектонике прозаической системы поэта). О необходимости каким-то образом систематизировать прозаические тексты, различные в жанровом отношении, свидетельствует составленный самим А. Блоком черновой набросок плана десятитомного собрания собственных сочинений, где он предполагал расчленить прозу на несколько тематических групп: «История литературы», «Литературная критика», «Иностранная литература», «Искусство и техника», «Лирические статьи», «Интеллигенция и народ», «Итальянские впечатления», «Религия», «Некрологи и памятки», «Театр». Между тем в некотором уточнении нуждается прежде всего само определение «проза». Исследователь творчества А. Блока Д. Максимов в монографии «Поэзия и проза Ал. Блока» в качестве аргументов использования подобного обозначения применительно к корпусу критических и публицистических произведений поэта приводит различные высказывания А. Блока, а также определяет художественную ценность его прозаического наследия: «Когда мы условно именуем очерки и статьи Блока «прозой», мы характеризуем их своеобразие, отмечаем их эстетическую значимость, их принадлежность к искусству, иначе говоря, подчеркиваем ту их особенность, которая не часто и не в такой мере встречается в критических и публицистических сочинениях других авторов» [1, с. 184]. Литературовед, расшифровывая определение «проза А. Блока», включает в нее, помимо обозначенных автором критических и публицистических статей, речей, этюдов, рецензий и очерков, еще дневник поэта, его записные книжки и письма. Лирический характер прозы поэта В публицистике концентрируются значительные для А. Блока темы народа и интеллигенции, стихии и искусства, культуры и цивилизации. Вместе с тем публицистика поэта носит ярко выраженный лирический характер. Образ автора образует центр публицистического высказывания и становится своего рода организующим компонентом повествовательной структуры: автор как повествовательная инстанция выполняет моделирующую функцию. Признание Д. Максимовым «художественной органичности и поэтической образности блоковской прозы» [1, c. 32], ее смысловой и эмоциональной емкости и лирической точности, непосредственно вытекает из выдвинутого исследователем тезиса, что общепринятое в публицистике дискурсивное мышление часто уступает место «художественному методу». Неоднократные высказывания самого поэта о своеобразии стиля его статей также раскрывают художественную природу его публицистической мысли. Так, в статье «Стихия и культура», отвечая на предполагаемые аргументы противников, он не только отстаивает за собой право «не прибегать к определению понятий», но и считает своим долгом «развивать и углублять все ту же тему на своем языке» [2, c. 353]. Раскрывая значение одного из центральных символов статьи «Крушение гуманизма» - слова «артист» как «осторожного имени» человека будущего, А. Блок противопоставляет свое слово «артист» как «слово художника» «осторожному слову» философа - «человек цельный» [2, c. 462], вскрывая, таким образом, смысл этих понятий как два различных пути постижения жизни. Осознавая художественность и лиричность своих публицистических текстов, А. Блок понимал, что его проза одноприродна с его поэзией: «Понемногу учась драматической форме и еще очень плохо научившись прозаическому языку, я стараюсь <…> выражать в драме и прозе то, что прежде поневоле выражалось только в стихах» («Письмо к В. Я. Брюсову» [3, c. 183-184]). Проникновение художественного, лирического начала в публицистические произведения не было исключительным явлением в литературе того времени («брызги <…> лирических струек полетели всюду: в роман, в рассказ, в теоретическое рассуждение (курсив наш. - А. Б.; А. Б.) и, наконец, в драму», - замечает сам А. Блок [2, c. 164]. Прозу А. Блока нередко рассматривают в контексте его лирического и поэтического творчества, в большинстве случаев ее значение ограничивают функцией комментария к последним, более того, некоторые исследователи, акцентируя внимание на тематических, образных и мотивных сближениях поэзии и прозы А. Блока, существенно принижают значение его прозаических произведений. Так, Ю. Тынянов считает, что в создании образа Блока, поэта и человека, его проза не принимает участие» [4, c. 377]. Еще более сомнительным представляется мнение Д. Мирского, автора статьи о прозе А. Блока, утверждавшего, что «художественность» блоковской прозы «в конечном счете паразитична по отношению к стихам А. Блока» [5, c. 13]. Круг тем и проблем, которые поднимает А. Блок в своих статьях, очерках, рецензиях, эссе и этюдах, перекликается и «согласуется» с его поэтическим творчеством. Темы Родины, поэта и поэзии, народа и интеллигенции, революции, стихии, культуры и цивилизации раскрываются одновременно, параллельно в целом ряде лирических, поэтических, драматических и прозаических текстах, образуя ассоциативно связанные цепочки, внутри которых динамика развития, варьирование образного ряда отражают идею пути как поэтическую доминанту творчества А. Блока. Жанрово-стилевые доминанты публицистики А. Блока К особенностям лирической публицистики А. Блока можно отнести направленность на отражение «панорамы произошедшего» на основе анализа отдельных фактов и явлений, запечатленных в определенный момент их развития; установку на объективность, оперативность и актуальность, адекватность и декларируемую непредвзятость в раскрытии темы, которые сочетаются у А. Блока с субъективностью авторской оценки и лирической формой ее выражения; полистилизм, использование языковых средств, различных по стилевой принадлежности и нормативному статусу, что является необходимым в силу предназначенности публицистического текста разнородной массовой аудитории; доминирующую аксиологичность; публицистические тексты А. Блока многослойны, предполагают различную глубину прочтения и, соответственно, разные возможности интерпретации со стороны читателя. Одна из отличительных особенностей публицистической прозы А. Блока, которая отмечалась выше, связана с синтетической природой жанровых образований и может быть обозначена как эссеистичность: большинство жанровых моделей в публицистике поэта продуцирует, наряду с ориентацией на аналитическую форму, жанровые признаки эссе. Наиболее продуктивным жанром в публицистике Блока является жанр проблемной статьи, к которому, в той или иной степени, тяготеют статьи «Народ и революция», «Интеллигенция и революция», «Стихия и культура», «Горький о Мессине», «Крушение гуманизма», «Три вопроса», «Вопросы, вопросы, вопросы» и др. Статья «Интеллигенция и революция» формально начинается с тезиса, в котором содержится основная мысль, положение, истинность которого требуется доказать в основной части: «Россия гибнет», «России больше нет», «вечная память России» [3, c. 9]. Однако аргументы, которые приводит А. Блок, опровергают данное утверждение. Блок строит статью на диалогическом столкновении «чужого слова», которое выражает точку зрения определенной части интеллигенции, и авторского, лирически окрашенного: «Но передо мной - Россия: та, которую видели в устрашающих и пророческих снах наши великие писатели; тот Петербург, который видел Достоевский; та Россия, которую Гоголь называл несущейся тройкой. Россия - буря» [3, c. 9]. Обращаясь к приему амплификации, поэт нанизывает цепочку литературных ассоциаций и организует текст по музыкальному принципу крещендо, кульминационной точкой которого служит афоризм («Россия - буря»). Однако диалогичность приведенного фрагмента не исчерпывается указанной оппозицией «своего» и «чужого» слова: авторский голос расслаивается во временном потоке - на «я» в прошлом и «я» в настоящем. Прием ретроспективного взгляда на себя со стороны позволяет автору дистанцироваться от собственных «мыслей и предчувствий» и увидеть изменения, произошедшие не только в его сознании, но и В России в целом: «В том потоке мыслей и предчувствий, который захватил меня десять лет назад, было смешанное чувство России: тоска, ужас, покаяние, надежда» [3, c. 9]. Музыкальность текста усиливается графическим делением на абзацы, напоминающим деление на строфы, повтором отдельных фрагментов, слов, образов, синтаксических конструкций, лейтмотивным движением сюжета, который можно обозначить как лирический. Музыкальная организация статьи обусловлена развитием двух главных тем - музыки и революции, которые объединяются в финальной строке, представляющей собой императивный призыв: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием - слушайте Революцию» [3, c. 20]. Формы выражения экстатического мироощущения и концептуальная триада «культура - музыка - революция» в публицистических произведениях А. Блока Тема музыки является сквозной в творчестве А. Блока (поэма «Двенадцать» - яркое тому подтверждение). Художественная логика развития словесных образов музыки - от импрессионистской синтетичности метафор (не лишенных подчас и мистицизма) к насыщенности их содержанием современности, художественно-конкретизированной. В ранних статьях и рецензиях А. Блока эти образы, построенные на ассоциациях звучания и цвета, - поэтическое выражение той таинственной, неуловимой в словах гармонии и красоты, в которых и проявляется истинная сущность вещей. Позднее, особенно в послеоктябрьской прозе А. Блока, идея музыки как сокровенной сущности всех вещей и явлений воплощается в тех же звуковых и музыкальных образах, но теперь они наполняются новым содержанием - раскрывают дух, сущность новой эпохи (революции, культуры, человека). Семантика слов и развернутых образов, при всей их художественной двуплановости и многоплановости, проступает определённее, метафоричность, тонкий лиризм часто уступают место строгой динамичности образов. Таково словесное выражение идеи музыки в статье «Интеллигенция и революция» (1918): «…А поток, ушедший в землю, протекавший бесшумно в глубине и тьме, - вот он опять шумит; и в шуме его - новая музыка. Мы любили эти диссонансы, эти ревы, эти звоны, эти неожиданные переводы <…> в оркестре. Но, если мы их действительно любили, а не только щекотали свои нервы в модном театральном зале после обеда, - мы должны слушать и любить те же звуки теперь, когда они вылетают из мирового оркестра; и, слушая, понимать, что это - о том же, все о том же. <…> Дело художника, обязанность художника - видеть то, что задумано, слушать ту музыку, которой гремит «разорванный ветром воздух». <…> [это частности революции] не меняет ни общего направления потока, ни того грозного и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда - о великом. <…> «Мир и братство народов» - вот знак, под которым проходит русская революция. Вот о чем ревёт ее поток. Вот музыка, которую имеющий уши должен слышать» [3, c. 11-13]. Величественный образ музыки революции создаётся нагнетанием лексики звучания. Слова «шум», «гул», «звоны», «ревы», «реветь», «греметь» и др., реализуя прямые конкретные значения, участвуют в формировании звукового образа потока, ветра, оркестра (причем содержание последнего слова переключается из реального плана в символический - «мировой оркестр»), сливающихся в едином образе революции. Художественное понятие «музыка революции», таким образом, в своем становлении проходит через несколько словесных планов: природа, Россия (тема России - птицы-тройки представлена гоголевской реминисценцией), искусство, мировая культура, стихия. Они объединяются и художественно обобщаются через центральное слово музыка, образное употребление которого раскрывает дух революции. Многоплановое же решение темы революции, формируя мысль о великой сущности происходящего в мире, в разных его сферах, подводит к художественному воплощению идеи музыки как единой сущности мировой жизни. В этом проявляется организующий текст романтический пафос статьи. В блоковской поэтической концепции мира музыка была порождением и проявлением стихии. Наиболее прямо об этом А. Блок говорит в статье «Крушение гуманизма»: «Хранителем духа Музыки оказывается та же стихия, в которую возвращается музыка» [3, c. 111]; «быть близкими к музыкальной сущности мира - к природе, стихии» [3, c. 101]. Поэтому художественные идеи музыки и стихии постоянно соприкасаются, пронизывают друг друга, определяя характер словесной образности: образ музыки развертывается так, что становится выражением величественной силы свободной разбушевавшейся стихии (сравните, например, образ оркестра или музыки - влаги - потока, музыки - огня), а стихия раскрывается через звучание и музыку. Блоковское понимание стихии как могучей жизненной силы, постоянные поэтические ассоциации «музыка - стихия» и «стихия - музыка» обусловливают органичность для художественного мышления поэта звуковых и музыкальных метафор в темах природы, народа, России, революции, культуры, искусства. Мысль А. Блока о проявлении музыки в природе находит поэтические выражение в тех звуковых и музыкальных словесных образах, в которых дается природная стихия. Особенно показательны в этом отношении стихотворения поэта. В публицистике поэта этот элемент общей художественной системы в силу особенностей вида представлен фрагментарно и специфически. Тема природы редко развертывается в самостоятельное описание и, как правило, подчинена художественной реализации основной мысли статьи рецензии. Словесные образы природной стихии (в том числе и звуковые) осложняются введением в образные контексты, участвуя тем самым в художественном воплощении иного содержания - стихии народа, революции и т. д. Мысль о могучей и творящей силе природной стихии, исполненной духа музыки, получает завершающее художественное обобщение в статье «Крушение гуманизма» (1919). Она реализуется в развернутом образе «музыкальные звуки нашей жестокой природы», который смыкается с художественным образом России. Приобщение к этим двум стихиям, по А. Блоку, - необходимое условие творческой силы и жизненности культуры: «У нас нет исторических воспоминаний, но велика память стихийная; нашим пространствам еще суждено сыграть великую роль. Мы слушали пока не Петрарку и не Гуттена, а ветер, носившийся по нашей равнине; музыкальные звуки нашей жестокой природы всегда звенели в ушах у Гоголя, у Толстого, у Достоевского» [3, c. 114, 115]. В послереволюционных статьях и речах поэта идея музыки как истинного, стихийного и созидающего начала жизни все настойчивее связывалась с народом. Утверждая в статье «Крушение гуманизма», что «хранителем духа музыки оказывается та же стихия, в которую возвращается музыка <…>, тот же народ, те же варварские массы» [3, c. 111], А. Блок поэтически формулируете эту мысль в развернутом словесном образе «музыка масс». Истоки этой связи - в публицистике 1906-1909 гг. и в новеллистическом очерке «Девушка розовой калитки и муравьиный царь» (1906), где стихийная и жизнетворная сила народной России раскрывается опосредованно - через лейтмотивный символический образ поющего золота. В статье «Крушение гуманизма» соотношение «культура - отлетающий дух музыки - цивилизация» - раскрывается через образ мощного разбившегося потока: «...Утративший ритм гуманизм утратил и цельность. <…> Как будто мощный поток, встретившись на пути своем с другим потоком, разлетелся на тысячи мелких ручейков в брызгах, взлетевших над разбившимся потоком, радугой заиграл отлетающий дух музыки. Дружный шум потока превратился в нестройное журчанье отдельных ручейков, которые, разбегаясь и ветвясь все больше при встречах с новыми и новыми препятствиями, послужили силами для тех образований, которые мы привыкли, обобщая, называть образованиями европейской цивилизации. Старая «соль земли» утратила свою силу, и под знак культуры, ритмической цельности, музыки встало другое встречное движение... Так великое движение, бывшее фактором мировой культуры, разбилось на множество малых движений, ставших факторами европейской цивилизации» [3, c. 100-101]. Оппозиция «культура - цивилизация» является проблемным ядром многих статей А. Блока и раскрывается через ряд сквозных мотивов и лейтмотивных образов. Так, концепция возвращения, циклической повторяемости выражается в образе «мировых хороводов» - символе бесконечного прогресса-круговорота, лишенного поступательного развития («Искусство и революция»). Это сложившееся в художественных образах содержание (призрачность, неистинность прогресса, исказившего реальную картину мира, одурманившего человека) соотносится со словесным образом культуры - «сон и хмель бесконечной культуры», включается в блоковскую оценку культуры и осложняется дополнительными смыслами при дальнейшем развитии темы. Жанровый принцип циклообразования в публицистике А. Блока В публицистике А. Блока отдельное место занимает цикл очерков «Молнии искусств», отразивших его впечатления от путешествия по Италии в мае - июне 1909 г., часть из которых были выражены в итальянских стихах. Заглавие цикла А. Блок, заимствованное у К. Бальмонта (стихотворение «Просвет»), служит, наряду с предисловием, основанием рассматривать «Молнии искусств» как цикл путевых очерков. Однако неизвестно, в каком порядке обирался А. Блок разместить очерки в будущей книге, что предопределило подзаголовок «Неоконченная книга «итальянских впечатлений». В книге совмещаются два принципа циклизации: хронологический или кумулятивный (когда за основу берется сюжетное развитие, не обязательно, впрочем, строго последовательное) и тематический (тема культуры и цивилизации, заявленной в предисловии, в контексте которой каждый очерк может рассматриваться как иллюстрация-зарисовка к основному тезису: «Мои записки будут оправданы, если хоть несколькими словами и немногими аналогиями я сумею передать подобным мне то живое, что я успел различить сквозь конное мельканье чужой и мертвой жизни» («Предисловие» [2, c. 398]). В «Предисловии» А. Блок формулирует не только цель написания «этой книги», но и размышляет над природой творческого процесса. В то же время поэт во вступительной части предпринимает попытку определить жанровые границы повествования, которые некоторым образом соотносимы с авторской жанровой номинацией «записки», актуализируя мотивы непреднамеренности, эскизности, незавершенности. В хронологических циклах векторная динамика, движение сюжета очень заметно воздействуют на развитие, на процесс развертывания идей, образов, коллизий. Отдельные путевые очерки («Маски на улице»», «Немые свидетели», «Вечер в Сиене», «Взгляд египтянки», «Призрак Рима и Monte Luca») «Wirballen» объединены между собой сквозным мотивом путешествия и дантовскими реминисценциями: «Путешествие по стране, богатой прошлым и бедной настоящим, - подобно нисхождению в дантовский ад» («Немые свидетели» [2, c. 390]). Не случайно путевые очерки генетически связаны с древнерусским жанром хождения («хожения»), который обычно являлся не просто описанием какого-либо путешествия, а воспроизведением процесса нравственного, духовного обновления автора-путешественника в процессе странствия (сравните «Сентиментальное путешествие» Л. Стерна). Пространственные перемещения автора-повествователя позволяют воссоздать широкую панораму современной ему культуры и выразить авторское отношение к той сфере действительности, которая оказалась в центре внимания. Использованный А. Блоком очерковый стиль допускает введение в повествование большого количества персонажей, число которых не ограничивается строгими сюжетными рамками и позволяет автобиографическому герою в свободной форме излагать первоначальные впечатления от увиденного, включать в произведение и рассказы разных людей, услышанные во время путешествия, и собственные размышления обобщающего характера. Описание в главках этого типа наполнено точными фактами, архитектурными наблюдениями и названиями (гостиница La Toscana, кабачок «Трех девиц», Palazzo Vecchio во Флоренции), различными цитатами. Органически входит в блоковскую тему века строка из Андрея Белого, развертываясь в образ России: «… А это все только мрачное воображение пришельца из России с ее Азефами, казнями и «желтыми очами безумных кабаков», глядящими в необозримые поля, неведомо, куда и откуда плетущимися проселками и шоссе?» («Немые свидетели» [2, c. 392]). Все это создает у читателя иллюзию достоверности изображаемого в главках и формирует у него отношение к воссозданному в очерках миру как к реальной действительности. Некоторые очерки в жанровом отношении близки к физиологическому очерку. Например, очерк «Вечер в Сиене»» представляет собой очерк локального типа, ослабленность сюжета и подчеркнутая описательность в нем соединяются с историческими отступлениями философского характера: «Должно быть для такого невинного веселья надо родиться в Италии. Ужасно печально в такой ранний час остаться одному перед волчицей» [2, c. 397]. Эстетическая концепция автора, согласно которой события мировой истории цикличны по своей природе, находит свое формальное выражение в кольцевой композиции очерка. В очерках картины итальянских впечатлений разворачиваются на основе нанизывания художественных деталей, как бы чередой всплывающих в памяти и постепенно объединяющихся в цельный образ прошлого. В очерке «Вечер в Сиене» окончание вечера описывается с помощью отдельных деталей: «Плошки гаснут, оркестр умолкает, девушки уходят спать. <…> Невинно пьяные молодые люди бродят маленькой кучкой, поют. Тень промелькнет за окном, и свет погаснет. Кабачок «Трех девиц» в каком-то крутом переулке мигает единственным фонарем» [2, c. 397]. Очевидно, что одна деталь усиливается другой, что подчеркивается контекстуальной антитезой («свет погаснет» - «мигает единственным фонарем»). Одновременное наслоение деталей и их последовательное сорасположение воссоздают акт восприятия автора-повествователя в целенаправленном единстве. Итальянские зарисовки через восприятие автора-рассказчика вызывают в ассоциативном поле текста размышления автора-повествователя о свойствах человеческой памяти. В философской системе Блока эта категория в отношениях синонимии с такими эмоциональными понятиями, как «радость», «горечь», «печаль». Прошлое входит в настоящее, по мнению писателя, не всем временным пластом бесчисленных событий и эмоций, а как бы случайно оживает в мелких деталях повседневности. С другой стороны, история - это тоже своего рода память. И с этой точки зрения функция памяти в очерках А. Блока приобретает иной оттенок: воскресение прошлого, его культурных традиций в настоящем ради будущего. Писатель связывает память с образом культуры, человеческой памяти, наследования духовных ценностей. Соединяя таким образом разновременные пласты, автор не только существует сразу в нескольких топосах, но и оказывается склонным к широким обобщениям и параллелям. Идея утраты высокого лада, ритма жизни, а вместе с ними смысла, цели существования получает завершающее воплощение в теме безумия, сумасшествия в «Молнии искусств». В ней синтезируются несколько основных смысловых линий в цикле: полное расстройство, разлаженность, граничащие с катастрофой; крайняя бессмысленность, нелепость; болезненная исступленность, надрыв: «Время летит, цивилизация растет, человечество прогрессирует... Время летит: год от года, день ото дня, час от часу все яснее, что цивилизация обрушится на головы ее творцов, раздавит их собою; но она не давит; и безумие длится: все задумано, все предопределено, гибель неизбежна; но гибель медлит...» [2, c. 385]; «... Растет цивилизация; и конец ее чудовищного и сумасшедшего роста едва ли суждено нам увидеть» («Предисловие» [2, c. 387]). Слова «безумие», «сумасшедший» и др. не только непосредственно участвуют в раскрытии самого слова «цивилизация», но, соотносясь с самыми разнообразными событиями и явлениями, развертывают картину всеобщего сумасшествия переживаемой эпохи. Так, в очерках «Молнии искусства» мотив безумия века повторяется в словесных образах других главок. Эти образы приобретают силу художественного обобщения, именно в своём синтезе создавая «единый музыкальный напор»: «Но уже ни одна волна из нового прилива гуляющих офицеров, дам, проституток, торговцев - не подозревает, что предыдущие волны пронесли танцующим галопом и выкинули на этот помост - повозку с мертвецом. А вот в том же безумном галопе мечется по воздуху несчастная, испуганная летучая мышь, вечная жилица всех выветренных домов, башен и стен» («Маски на улице» [2, c. 389]). Лексический повтор слова «галоп» соединяет в единую картину безумия обе зарисовки, раскрывая и глубину смысла эпитета «танцующий» (Сравните: мотив безумия в статьях «Безвременье» и «Стихия и культура»). Диалогичность как стилеобразующий фактор публицистики А. Блока В рамках поставленной проблемы жанровой идентификации представляется необходимым исследовать некоторые аспекты стилистического своеобразия публицистики А. Блока. Несомненно, объем работы не позволяет всесторонне изучить особенности языковой репрезентации личности автора в публицистических текстах поэта, поэтому мы ограничимся рядом замечаний и наблюдений. Как и художественные произведения, публицистика А. Блока обладает определенным набором средств и способов достижения экспрессивности высказывания. Экспрессивная функция публицистики, обусловленная воздействующей направленностью на адресата, вызывает открытую оценочность, что особенно остро проявляется в полемических статьях, в критической оценке противоположных мнений. Оценочность выражается прежде всего в используемой лексике. Именно открыто выраженное отношение к предмету повествования отличает публицистический стиль от художественного. В отличие от художественных произведений в публицистике не подтекст, а основной текст вполне определенно становится выражением авторского отношения к излагаемому. Так, диалогичность и риторичность публицистики А. Блока проявляется в побудительном характере речи, в активном использовании экспрессивного синтаксиса - риторических вопросов и восклицаний: «Итак, душа искусства, которая во все времена имеет целью, пользуясь языком, цветами и формами нашего мира как средством, воссоздавать «миры иные», - и душа газеты, которая имеет целью борьбу и заботы только нашего мира, или еще уже - нашей родины, или еще уже - нашего государства, - что им друг до друга?» («Искусство и газета» [2, c. 476]). Восклицательно-риторические предложения активно используются публицистом для передачи взволнованного тона повествования и часто носят переходный характер от собственно вопроса к сообщению («Ничем не заменимое чутье потерял человек, оторвавшись от природы, утратив животные инстинкты!» («Горький о Мессине» [2, c. 381]), обозначают проблему, интересующую автора, т. к. невозможно бесстрастно писать о том, что волнует миллионы людей. Воссоздавая у читателя иллюзию полемики, вопросительные предложения могут сопровождаться добавочными оттенками модального характера - удивления, сомнения, недоверия. Дальнейшее повествование призвано дать ответы на актуальные вопросы действительности, раскрыть авторское субъективное видение проблемы. Включение в структуру повествования вопросительных конструкций встречается значительно чаще, чем побудительные предложения. Для автора главным становится обозначить проблему и указать на способ выхода из сложной социальной или культурной ситуации. Таким образом, он рассчитывает на понимание и дальнейшее приятие. «Я вовсе не претендую на правильность направления этих сотен беспорядочно набросанных вопросов», «Уверяю вас, читатель, что это не я говорю…», - так автор настраивает читателя на дальнейшее выражение своего мнения. Последовательно, аргументированно, с привлечением цитатного материала он излагает свою концепцию взглядов. С помощью формы повелительного наклонения глагола в форме второго лица множественного числа писатель приглашает читателя совершить то или иное действие, т. е. опирается на волюнтативную функцию языка: «Нужно любить Россию, нужно «проездиться по России» <…> Поблагодарите бога прежде всего за то, что вы - русские» (Народ и интеллигенция» [2, c. 325]). Далеко не всегда автор выражает открыто то, что он хочет сказать: интенция проявляется в определенном подборе слов, в нужной писателю организации в предложении, что в конечном итоге должно подвести умного читателя к пониманию подтекста. Заявляя о цели общения и не сообщая о скрытых целях, автор опирается на коммуникативную функцию языка, что является основополагающей чертой публицистического стиля. Сама система доказательств организуется преимущественно при помощи вводных компонентов, выражающих эмоциональное отношение к происходящему («к счастью», «к моему удивлению»), формирующих установку на достоверность («конечно», «несомненно», «я уверен», «разумеется», «действительно»), обнаруживающих указание на источник информации («по словам», «по мнению»), устанавливающих определенную последовательность между частями высказывания, подводящих итог («во-первых», «во-вторых», «однако», «следовательно», «итак»). Такую заданность, стандартизованность аргументации, шире - структуры статьи можно объяснить повторяемостью тематики, зависимостью от печатного издания, заданной целевой установкой, жанром публицистического произведения. Например, многие статьи А. Блока изначально мыслились как доклады и речи, в которых важно было представить какие-либо количественные характеристики, достоверно передать слова выступающих, а размышления автора приобретали функцию комментария. Конечно, при таком положении статья теряет свои изобразительно-выразительные свойства, но особенно ярко можно увидеть различия в стилистическом восприятии действительности говорившего и непосредственно автора статьи. В этом и состоит мастерство пишущего, чтобы, исходя из требований конкретной коммуникации, выбрать наилучшие в данном контексте языковые средства воздействия на читателя, подчеркнуть собственное видение проблемы. Обладая изначально установкой на открытое выражение взглядов, ориентацией на массового читателя-единомышленника, публицистика имеет такую характерную стилистическую черту, как собирательность, которая находит свое выражение в особенностях значений и функционировании языковых единиц. Собирательность как лингвистический признак газетного стиля находит воплощение и в своеобразии категории лица (использование 1-го и 3-го лица в обобщенном значении), и в сравнительно повышенной частотности местоимений «мы», «вы», «наш», «ваш», и в особенностях их употребления. «Мы», для А. Блока, - это часть интеллигенции в целом, настроенной на лад преобразований в духе символисткой концепции мистического преобразования мира и стихийного преображения души. Синтаксис публицистической речи отличается при его достаточной сложности отточенностью формулировок. Книжный характер синтаксиса выражается в активном употреблении причастных и деепричастных оборотов, обособлений, логических определений, подчинения. Синтез публицистического и художественного стилевых регистров Стремление показать в работе сложную взаимосвязь явлений в строгой последовательности, логичности изложения обусловливает столь частотное употребление А. Блоком сложноподчинительных конструкций (с придаточными времени и места), в целом более свойственны художественной речи. Для публицистики поэта характерной чертой становится смешение публицистического и художественного стилей, что проявляется не только на синтаксическом, но и на других уровнях текста. Сравнительно широко им используются сложноподчиненные предложения с ослабленным значением главного, когда все содержание предложения выражено в придаточном, главное же по значению и функции близко вводным словам модального значения: «Страшная лень и страшный сон, как нам казалось; или же медленное пробуждение великана…» («Народ и интеллигенция» [2, c. 323]). Подобный тип предложений, как отмечают исследователи стилистики сложного предложения, характерен для научной речи, из чего можно заключить, что в статьях присутствует установка на выявление характерных черт в развитии истории и культуры. В качестве одной из определяющих особенностей синтаксиса Блока следует отметить также стремление к афористичности, стремление дать субъективное определение какому-либо явлению или реалии. Обычно афоризм представляет собой определенный тезис философской концепции автора, когда особенно важно подчеркнуть оригинальность авторского видения: «Россия - буря», «Русский народ недаром слывет самым одухотворенным», «Девятнадцатый век - железный век». Афористичность стиля писателя проявляется также в активном использовании бессоюзных конструкций, более свойственных разговорной и художественной речи. При этом часто можно наблюдать использование приема синтаксического параллелизма, основанного на антиметаболе и градации, когда второе простое предложение в составе сложного синтаксически и грамматически строится по модели первого: «Земля с ними, и они с землей, их не различить на ее лоне, и кажется порою, что и холм живой, и дерево живое, и церковь живая, как сам мужик - живой» («Стихия и культура» [2, c. 357]). Такой способ выражения мысли указывает на некоторую взаимоопределяемость явлений природы и народа, предопределенность развития России. Логическая взаимосвязь понятий не вызывает сомнения у автора, что образует, наряду с афористичностью суждения, эффект парадокса, определяя стилистические особенности публицистики поэта: «Прекрасного не любит почти никто» («Искусство и газета» [2, c. 473]). Синтаксический ярус языка располагает богатым арсеналом средств выразительности для реализации поэтической и коммуникативной функций - антитеза («Описание всевозможных видов и оттенков хулиганства и хамства по отношению к искусству можно растянуть до бесконечности; есть порожденное революцией, есть не с ней начавшееся и не с ней кончающееся, извечное, «рассейское» или еврейское, талантливое или бездарное…» («Искусство и газета» [2, c. 477])), инверсия («В могучем и жестоком, как все могучее, творении своем, озаглавленном «Искусство и революция», Вагнер устанавливает…» («Искусство и революция» [3, c. 21])), единоначатие («Искусство есть радость быть самим собой <…>»; «Искусство было таким в VI веке…» («Искусство и революция» [3, c. 21])). «Чистая информативность» интересовала А. Блока в меньшей степени, чем передача собственных впечатлений от произошедших событий. Отбор самих фактов и характер их подачи оказывались подчинены главной, а именно коммуникативной функции публицистики. В ней используются самые разнообразные тропы, многообразные лексические и грамматические средства. Так, например, на лексическом уровне аксиологичность выражается посредством использования качественно-оценочных по семантике прилагательных и существительных («лицемерная цивилизация», «надменное политиканство», «мелкие словечки», «животная бодрость»). Особое внимание уделяется использованию в тексте фразеологии, устойчивых оборотов речи с фольклорной, мифологической или библейской основой («за двумя зайцами погонишься - ни одного не поймаешь», «политики не сделают, а свой голос потеряют», справит», «почему Вагнера не удалось уморить голодом»), что придает повествованию особую экспрессивность и ориентацию на определенный культурный пласт ассоциаций. Можно отметить и использование Блоком словосочетаний собственно публицистического происхождения («правительственный кризис», «по большому счету», «с позиции силы»), образующих особую терминологию данного стиля. Отличительной особенностью публицистики Блока является проникновение в ткань повествования поэтических фразеологизмов, придающих тексту ироническое звучание: «безумный и безмолвный пророк», «герой не моего романа». Очень часто образы, включенные в то или иное фразеологическое выражение, само значение фразеологической единицы обыгрываются автором: «бросить на живое лицо человека глазетовый покров механики». Образность, метафорическое иносказание становятся предметом рассуждения всего произведения, связующим звеном для высказанных мыслей. Например, болезнь является метафорическим эквивалентом иронии в одноименном тексте А. Блока нередко парафрастически замещая объект: «Эпидемия свирепствует; кто не болен этой болезнью, болен обратной», «Как не страдать нам такой болезнь, когда властительнее нашего голоса стали свистки паровозов…» («Ирония» [2, c. 346, 347]). В свою очередь, использование оксюморонов («революция без революции», «пожар без огня», «потоп без воды») может свидетельствовать, с одной стороны, об амбивалентности авторской позиции, с другой - о создании эффекта неожиданности у читателя. Заключение Таким образом, своеобразие публицистики А. Блока обусловлено ее принадлежностью к импрессионистическому течению и ориентацией автора на эстетические открытия критики символистов, можно даже говорить о символистском импрессионизме А. Блока. Ряд признаков, сближающих прозаическое творчество А. Блока с импрессионизмом: ассоциативность и эскизность, стилизация и ирония, фрагментарность и синэстетизм как доминирующие средства критического осмысления произведения, «субъективность» и «индивидуальность» являются имманентным свойством критической прозы поэта. Отсюда многие структурные и стилевые особенности прозаических произведений А. Блока: диалогичность, контрастность, риторичность, ассоциативность, образность, метафоричность и, шире, - тропеизация, стилевая многослойность, экспрессивность, что обусловливает обращение поэта к таким приемам, как амплификация, со- противопоставление, повтор, трехчастное строение, стилизация, ирония, оксюморон, риторические вопросы и восклицания и др., которые являются средствами выражения субъективного начала.

1. Maksimov D. E. Poeziya i proza Aleksandra Bloka / D. E. Maksimov. L.: Sov. pisatel', 1981. 372 s.

2. Blok A. A. Sobranie sochineniy: v 8 t. T. 5 / A. A. Blok. M.; L.: Hud. lit., 1960-1983. 562 s.

3. Blok A. A. Sobranie sochineniy: v 8 t. T. 6 / A. A. Blok. M.; L.: Hud. lit., 1960-1983. 578 s.

4. Tynyanov Yu. N. Blok i Geyne / Yu. N. Tynyanov // Poetika. Istoriya literatury. Kino / Yu. N. Tynyanov. M.: Nauka, 1977. S. 373-381.

5. Mirskiy D. P. O proze Aleksandra Bloka / D. P. Mirskiy // Sobr. soch.: v 12 t. T. 8 / A. A. Blok. L.: Izd-vo pisateley v Leningrade, 1936. S. 4-24.