О политической нестабильности и даже политическом кризисе начали активно говорить осенью 2011 г., хотя во время всемирного экономического кризиса в России не произошло драматичного снижения уровня жизни, впервые с этого времени россияне, как показали опросы общественного мнения, были настроены скорее оптимистично, чем пессимистично. Недовольство, если и проявлялось, было направлено против институций – милиции, школ, больниц – но связь между политикой Кремля и плохим функционированием этих институтов не проводилась [1]. Развитие экономики России после кризиса 2008 г. предполагает восстановление макроэкономических показателей и последующий экономический рост. Это происходит в сложных условиях, вызывающих неустойчивость экономического развития. К наиболее важным внутренним факторам развития экономики России, вызывающим неустойчивость, следует отнести специфику российского ресурсного потенциала и его использования. Это, прежде всего, существование значительных нагрузок на природный потенциал страны; неблагоприятная отраслевая структура валового внутреннего продукта (ВВП); неравномерное распространение и использование ресурсного потенциала, диспропорции в распределении инвестиций. Следует отметить, что и экономические показатели после 2008 г. несколько снизились: ВВП России на душу населения по паритету покупательной способности, по данным Всемирного банка [2], в 2009 г. был ниже ($19 227), чем в 2008 г. ($20 276). Однако такое снижение было характерно для всей мировой экономики, что позволило Российской Федерации остаться на 46-м месте среди стран мира. Именно тогда начались изменения в российском обществе, довольно тяжелый период в жизни страны, следствием которых и стали события декабря 2011 г.: стало понятно, что посткризисный рост в России медленный и не очень вдохновляющий, затем последовал резкий всплеск инфляции, природные катаклизмы в виде засухи, летних пожаров и ледяного дождя [3]. С 2010 г. Россия смогла вернуться и даже чуть улучшить свои докризисные показатели и подняться на 43-е место среди стран мира. Вряд ли это достойное место для великой страны, но после развала СССР Россия демонстрирует самые высокие показатели среди стран СНГ по уровню ВВП на душу населения (табл. 1). Таблица 1 Уровень ВВП России на душу населения Год Страна 2006 2007 2008 2009 2010 2011 2012 Россия 14 949 16 743 20 276 19 227 20 770 22 408 23 549 Украина 6 226 6 954 7 311 6 312 6 691 7 215 7 418 Казахстан 9 836 10 897 11 366 11 301 12 115 13 112 13 892 Однако, как показывают результаты социологических исследований, субъективные оценки инфляции оставались пессимистичными: в мае 2010 г. большинство россиян заявили, что стали жить в режиме постоянной экономии (до 60 %) [4]. В августе 2010 г. уверенность россиян в экономических перспективах страны резко упала: соответствующий индекс за три месяца снизился почти в пять раз, с 24 до 5 пунктов [5]. В сентябре 2010 г. 47 % россиян считали инфляцию высокой (в июле – 35 %). Темпы инфляции вновь резко возросли (с 61 до 66 пунктов) и вернулись к показателям марта (тогда было 67 пунктов) [6]. Россияне пытались противостоять инфляции, главным образом путем изменения потребительского поведения: 34 % отказываются от дорогих продуктов, 30 % вообще прекратили употребление некоторых товаров. Каждый четвертый ищет дополнительный заработок (25 %) [7]. И хотя в январе 2011 г. прогнозы, касающиеся изменения материального положения после кризисного 2009 г., вновь улучшились, приблизившись к показателям 2006 г., большинство россиян изменений в своем материальном положении не ожидали, продолжая придерживаться главной стратегии в условиях роста цен и снижения доходов – экономии (54 %) [8]. В октябре 2011 г. экономическое положение страны, по мнению россиян, вновь ухудшилось [9]. Доля тех, кто считал, что ближайшие 12 месяцев будут благоприятными, снизилась с 42 % в январе до 33 % в декабре 2011 г. Индекс оценки экономического положения в стране в декабре ушел в зону отрицательных значений (с 1 пункта в июле до 7 в декабре) [10]. В условиях экономического кризиса еще более заметной становится быстрая стратификация российского общества. Социальное размежевание групп населения, огромный разрыв между богатыми и бедным, неизбежные в условиях рыночной экономики, воспринимаются гораздо болезненнее (табл. 2). Так называемый «коэффициент неравенства» (официально называется коэффициентом фондов) в России за 10 лет только вырос (в СССР этот коэффициент составлял 4–6). В северных странах, например в Швеции, разница между доходами богатых и бедных самая незначительная. Это достигается в результате значительного числа социальных пособий, льгот, которые выплачиваются за счет больших налогов – на налоги у шведов приходится около половины доходов. Но сам по себе высокий уровень социальной поддержки бедных – не панацея от экономических проблем. Например, Греция, из популистских соображений и для сохранения социально-политической стабильности, платила гражданам высокие пособия, пенсии, несмотря на то, что не могла себе это позволить, и в результате оказалась банкротом. Таблица 2 Соотношение доходов самых богатых и самых бедных Страна Соотношение Страна Соотношение Швеция 6 : 1 Литва 18 : 1 Германия 7 : 1 Казахстан 22 : 1 Италия 9 : 1 Беларусь 25 : 1 Испания 10 : 1 Украина 32 : 1 Чехия 11 : 1 Гондурас 38 : 1 Россия 45 : 1 Экономическое расслоение общества неизбежно ведет к социальному размежеванию групп населения. Вследствие этого резко отличаются и их интересы, их желание поддержать те или иные экономические, политические и социальные программы. Большая часть россиян по-прежнему ждет опеки со стороны государства, равенства распределения, государственной защиты местных товаропроизводителей, наемных работников и т. д., что отвечает некоторым положениям левой идеологии. На этом социальном поле уже играют все партии системной оппозиции (КПРФ, ЛДПР, СР), да и сама власть активно использует эти ориентации для завоевания большинства сторонников. Социальную базу противоположной, либеральной идеологии составляют прежде всего высокообразованные, востребованные люди, жители столиц и мегаполисов, обладающие большими адаптационными ресурсами. Они – сторонники социально ориентированного рыночного хозяйства, минимизации государственного вмешательства в экономику. В политической сфере их позиция близка принципам разделения властей, многопартийности, обеспечения прав личности, независимости СМИ и пр. Однако им, стараниями кремлевской администрации, Министерства юстиции и судов, последовательно отказывающих реальным оппозиционерам в регистрации, партий в 2011 г. не нашлось. Ту же самую интеллигенцию, уже нашедшую себя в современных реформах, работников, успешно работающих на государственных и частных предприятиях, средних и мелких предпринимателей, молодежь, стремящуюся к образованию и жизненному успеху, и большую часть представителей крупного бизнеса считает своими естественными сторонниками и партия власти. Как писал В. Путин, «...в России за последние 10 лет сформировался значительный слой людей, которых на Западе относят к среднему классу. Это люди с доходами, которые позволяют себе в достаточно широких пределах выбирать – потратить или сберечь, что купить и как именно отдыхать. Они могут выбирать такую работу, которая им нравится, у них есть определенные накопления. И наконец, средний класс – это люди, которые могут выбирать политику. У них, как правило, уровень образования такой, что позволяет осознанно относиться к кандидатам, а не «голосовать сердцем». Словом, средний класс начал реально формулировать свои запросы в разных направлениях. В 1998 г. средний класс составлял от 5 до 10 % населения – меньше, чем в позднем СССР. Сейчас средний класс, по разным оценкам, составляет от 20 до 30 % населения. Это люди, доходы которых более чем втрое превышают средний заработок 1990 г. Средний класс должен расти и дальше. Стать социальным большинством в нашем обществе. Пополняться за счет тех, кто тащит на себе страну, – врачей, учителей, инженеров, квалифицированных рабочих» [11]. Другой отряд сторонников партии власти – административно-бюрократическая прослойка. Она же, а также военные и сотрудники правоохранительных органов обеспечили в 2012–2013 гг. прирост среднего класса, демонстрируя уникальную особенность России. Чиновники, силовики, руководители и специалисты государственного сектора составляют 20 % российского среднего класса, что на треть больше, чем шесть лет назад. В настоящее время трое из четырех человек, поступающих на службу в государственный аппарат или в менеджеры государственного предприятия, получают шанс войти в среднюю категорию населения. В 2007 г., до кризиса, доля таковых в общем количестве государственных служащих составляла лишь треть [12]. Однако большая часть этой прослойки – попутчики лишь на время, пока ЕдРо по сути остается партией власти. Реальным идейным противникам власти – принципиальным либералам, как, впрочем, и националистически ориентированным патриотам, голосовать стало не за кого, графы «Против всех» больше нет, а политическая активность растет и ищет выхода. Понятно, что человек левых убеждений придает значение одним правам, а правых – другим. Но в любом случае, ощутив нарушение своего права, человек ищет, с кем ему объединиться, чтобы нарушенное право отстаивать. А проявление нарушенных прав – это и есть оппозиционность. С соблюдением и нарушением прав за последние 10 лет, как можно проследить по результатам многочисленных соцопросов, в России тоже произошли серьезные изменения. В 2004 г. в списке оцениваемых прав человека обнаружилось только два, нарушения которых были настолько серьезными и нестерпимыми, что создавали объективную почву для оппозиционных настроений, направленных против существующего режима в масштабах всей страны. Это, во-первых, право на гарантированный государством «прожиточный минимум»: 35–44 %. И, во-вторых, право на бесплатное образование, медицинскую помощь, на обеспечение в старости, при болезни: 70–76 %. В 2011 г. 60 % протестующих оценивали свое материальное положение как среднее, 12 % – как хорошее, 3 % – как очень хорошее. То есть это никоим образам не движение голодных, а движение вполне сытых. Настолько сытых, что не нуждаются в стабильности, а предпочитают ей изменения и новые возможности. В 2004 г. самыми острыми были нарушения экономических прав. Например, важность права на хорошо оплачиваемую работу по специальности отмечал каждый второй россиянин – 51 %. Это право относится к специалистам без руководящих функций и людям самого трудоспособного возраста – 25–39 лет. Они же заявили о нарушении права на хорошо оплачиваемую работу и опасались ее потерять [13]. В декабре 2011 г. основную часть протестующих (44 %) составляли люди с высшим образованием в коммерческом секторе – высокооплачиваемые наёмные работники, 57–72 % получают доход от продажи своего труда. Они не просто реализовали свое право на хорошо оплачиваемую работу, но и не боятся ее потерять. Материальные проблемы у большинства из них решены, и даже если их уволят, они думают, что быстро найдут новое место работы. Это люди молодые (как правило, москвичи), мобильные, имеющие определённые финансовые ресурсы, которые позволят им в течение полугода не работать или куда-нибудь переехать при необходимости [14]. И наоборот, права, оцениваемые как положительные в 2004 г., в 2011 г. перестали восприниматься как таковые. Право уехать в другую страну и вернуться находили в 2004 г. одним из самых важных 17 % из числа тех россиян, для кого «дела в стране идут в правильном направлении» [13]. По всей видимости, данное право в настоящее время в основном соблюдается, и этот факт должен являться одним из аргументов в пользу существующего в стране в настоящее время режима. Но реализация этого права обернулась со временем против власти. Часто выезжать за границу (и не просто на дешевый отдых в Турцию или Египет, а в страны Западной Европы и Северной Америки) получили возможность именно хорошо оплачиваемые, хорошо образованные и относительно молодые работники непроизводственной сферы (офисные работники). Они получили возможность сравнивать жизни в России с жизнью в наиболее развитых странах. Именно это сравнение, а не реальные трудности, привело их в 2011 г. на митинги оппозиции. Анализ социального состава участников протестных выступлений показал, что средний класс и протестное движение – это пересекающиеся, но далеко не совпадающие множества: не все участники протеста относятся к среднему классу, и не весь средний класс участвует в протестах [14]. Это и не удивительно, ведь именно средний класс обозначается историками и социологами как стабилизатор общества, хотя само понятие зародилось только в XX в. Специалисты считают, что чем больше средний класс, тем меньше вероятность социальных и экономических катаклизмов в обществе, ориентирующемся в своем потреблении на нормы современной массовой культуры и обладающем достаточными средствами, чтобы эту ориентацию реализовать, имеющем не демократические, а потребительские ценности. В России средний класс – социальное меньшинство, поэтому его представители ставят во главу угла обеспечение стабильности собственного положения, политическая ориентация у него скорее консервативная, чем модернизаторская [14]. Следует особо подчеркнуть, что российская периферия выступления оппозиции не поддержала. Рост оппозиционных выступлений в крупных городах не сформировал гражданскую активную позицию, форму социальной оппозиции, которую можно было бы представить в существенной количественной форме. Действие, даже если оно и увенчалось успехом, не обязательно ведет к развитию политического сознания. Люди готовы объединяться и выступать ради решения конкретной проблемы. Но в реальное политическое движение это не перерастает. Протестный потенциал сосредоточен в больших городах (прежде всего, в Москве), где экономические условия сильно отличаются от условий жизни во всей остальной стране. Именно там, в новых экономических нишах, в первую очередь в сфере услуг и малого предпринимательства, стал формироваться особый слой. Представителей этого слоя так много, что они определяют теперь социальное лицо Москвы. Это позволило назвать их новым московским средним классом, у которого сформировалось пока даже не новое социальное сознание, а чувство своей особости... [15]. По состоянию на 2012 г. это порядка 55–60 % населения Москвы. Именно в таких больших городах, как Москва, по мнению Ричарда Флориды [16], скопилось достаточное количество людей, формирующих новые смыслы и моду. Эти люди креативны, плодовиты, интеллектуальны. Одновременно они мобильны, чувствительны к комфорту, но менее буржуазны (а следовательно, менее консервативны), чем средний класс. Это так называемый «креативный» класс. Но если Флорида определяет этот класс как участников основанной на знании высокотехнологичной экономики, требующей наличия творческого мышления и способности нешаблонного решения задач, то в России, по мнению директора Всероссийского центра изучения общественного мнения В. Федорова, он «ничего не креативит, кроме пиара, каких-то информационных сообщений в большом количестве, рекламы и прочего». По мнению эксперта, представители креативного класса абсолютно отрезаны от страны, «они не знают, как жизнь строится». «Им, в общем, глубоко не интересно, что там происходит в Нижнем Тагиле или даже в Калуге. Для них это никогда интересно не было. Им интересно, что там происходит в Берлине, в Париже или в Нью-Йорке» [3]. Именно для нейтрализации протеста этой социальной группы был скоропалительно запущен проект «Михаил Прохоров». Но запущен был поздновато и с явными признаками «кремлевского детища», что не позволило замыслу развернуться в полной мере и увести с улиц молодых представителей среднего класса Парадокс истории заключается в том, что так называемый российский «креативный» класс сложился за годы «путинского изобилия» (им сейчас от 20 до 45 лет, т. е. в 2000 г. им было соответственно меньше 30 лет). В нем оказалось много молодых людей, которые выросли именно при Путине и, по сути дела, никакого другого российского лидера не знают [17]. К концу 2000-х гг. произошла так называемая «революция ценностей», когда ценности выживания уступили место ценностям развития и самореализации. Просто стабильности стало уже недостаточно: как минимум в Москве 78 % участников протестного движения предпочитают стабильности новые возможности самореализации. Поэтому перспективу длительного президентства Путина этот социальный слой воспринял как угрозу застоя в России. Но этот молодой российский «креативный» класс, не знающий другого президента, кроме Путина, не знает и просто другой жизни, голодной и опасной. А это означает и то, что любое серьезное ухудшение социально-экономической ситуации, ее дестабилизация могут быстро превратить их в сторонников стабильности и противников самих оппозиционеров. Что же отличает участников протестных выступлений от среднего россиянина? Высокий материальный и профессиональный статус, приверженность «революции ценностей» и высокая неудовлетворённость существующим положением дел в стране [14], и даже не потому, что в ней так плохо, а потому, что в ней не так хорошо, как в других развитых странах. Отсюда и острое желание перемен (чаще всего, в силу отсутствия негативного личного опыта таких перемен). Следует отметить также жизнь в мегаполисе (прежде всего, в Москве), которая сильно отличается от жизни во всей остальной стране. В итоге на рубеже 2011–2012 гг. страна увидела очень узкую группу, но при этом очень активную, которая монополизировала информационное пространство и активно пытается утвердить себя и убедить всех в том, что она и есть эта группа «завтрашнего дня», что за ней будущее и нужно срочно всем на нее равняться, под нее строиться. Реально, даже если брать по верхней границе, 100 тысяч человек в Москве включились в политику. Это, конечно, невиданное явление с 1993 г., но в России в одной Москве 7,5 миллионов избирателей, не говоря уже про 12 миллионов жителей [3]. А в остальной России доля всего среднего класса едва достигает 20–25 %, и его представители, хотя и достигли относительно высокого материального и профессионального статуса, все же в разы отличаются от московского уровня [18]. Вряд ли можно выделить в провинциальном обществе хотя бы зачатки так называемого «креативного» класса. Большинство обеспеченных провинциалов совсем не привержены «революции ценностей» и не выказывают высокой неудовлетворённости существующим положением дел в стране. Они боятся потерять работу, им еще не надоела стабильность, они в большей степени привержены традиционным ценностям российской провинции. Состав протестантов показал, что не социально-экономические проблемы привели их на митинги, а совсем наоборот – социально-экономическое благополучие, освободившее их от борьбы за «хлеб насущный» и сменившее ценности выживания ценностями развития и самореализации. Но в таком социально-экономическом положении находится пока очень незначительная часть российского общества – не более 15 %. Следовательно, для подавляющего большинства россиян подъем на следующий за экономическим уровень ценностей еще впереди, а значит, численность этой группы не будет быстро расти. Какой же социальный слой может выступить во главе процесса модернизации, противостоять пугающей всех стагнации, заставить власть меняться, действовать в целях поступательного развития всего общества? В истории России такую роль выполняла интеллигенция. Она исторически генерировала, воспроизводила культурные ценности, с опережением выражала взгляды и настроения широких слоев населения, способствовала прогрессу общества. В настоящее время российскую интеллигенцию слишком сложно идентифицировать. Бывшая советская интеллигенция рассасывается. Одна ее часть превращается в интеллектуалов, другая – убежала на Запад. А основная масса постсоветской интеллигенции уходит в бизнес. Все оставшиеся превращаются в бюджетников, становясь одной из важнейших социальных опор партии власти [19]. На Западе самой влиятельной и массовой социальной группой, которая формирует общественное мнение и является образцом для подражания, стал тот самый креативный класс, главная функция которого и состоит в создании новых идей, новых технологий и нового креативного содержания. И лежит она в сфере экономики, а не политики. Представители этого класса, приверженные принципам трёх «Т» (талант, толерантность, технология), предпочитают жить в тех регионах, где преобладает атмосфера дружелюбия и открытости, где никто не настроен против науки и где нет беспрекословного подчинения власти. Можно ли рассчитывать на креативный класс в деле модернизации России, в том числе политической? Сможет ли он стать социальной базой российской оппозиции? Креативный класс по определению является социальной группой, характерной чертой членов которой является высочайшая степень индивидуализма и личной свободы. Следовательно, длительное объединение таких людей в политические организации и движения, мотивирование их к решению проблем всего общества выглядят весьма проблематичными. Тем более что, будучи включенными в так называемый «глобальный мир», они предпочитают постоянную смену мест, городов, стран в поисках новой, более творческой работы. Следовательно, в случае ухудшения ситуации в России эти люди найдут более спокойные и более комфортные места для проживания и работы. В России же в настоящее время большинство работающих довольны своим трудоустройством (74 % работающих россиян; два года назад – 68 %). В основном это высокообразованные (80 %) москвичи и петербуржцы (84 %). В работе для россиян по-прежнему важнее всего размер заработной платы (71 %). А вот такие причины, как неинтересная работа, несоответствие работы специальности (по 8 %), отсутствие перспектив профессионального и должностного продвижения (7 %) имеют несущественное значение [20] (напомним, что в 2004 г. именно нарушения права на хорошо оплачиваемую работу по специальности стали главным источником антипутинских настроений в обществе [15]). Следовательно, численность креативного класса в России не будет расти и по этой причине. Если во всем мире креативный класс проявляется через нешаблонное решение проблем высокотехнологичной экономики, то в России представители этого слоя (или те, кто таковыми себя считают) не свободны от таких же признаков этатизма, как и все остальное, «некреативное», общество. Будучи неудовлетворёнными существующим положением дел в стране, они обратились к политическим средствам, требуя от государства создания условий для своего самосовершенствования и развития, так до конца и не поняв, что же должна сделать власть, кроме смены руководителя – единственного варианта предполагаемых изменений. Рост креативного класса возможен в условиях роста, а затем преобладания постиндустриального, или инновационного сектора экономики, с высокопроизводительной промышленностью, целой индустрии знаний и высокой долей инновационных услуг. Для России это – весьма отдаленное будущее. В настоящее время, когда экономические интересы и витальные ценности основных слоев населения в целом удовлетворены, а интересы и ценности более высокого уровня у большинства общества еще не сформированы, экономическое положение вообще не является определяющим фактором выделения провластных и оппозиционных слоёв российского общества. Приоритет политики над экономическими факторами, свойственный периоду модернизации, проявляется в том, что взаимосвязь экономики и политики в этот период осуществляется в рамках так называемой консервативной модели, в соответствии с которой экономика является хотя и важным, но лишь одним из инструментов достижения политических целей. В частности, по такой причине акты коллективного поведения с социально-экономическими требованиями влияют в период модернизации на стабильность политической системы опосредованно – через политические события [21]. Таким политическим событием стало выдвижение кандидатуры Путина на новый президентский срок, после которого поднялась волна недовольства в социальных сетях. Последовавшее затем другое политическое событие – серьезные нарушения в процедуре думских выборов – привело к тому, что люди вышли на митинги протеста. Но это продолжалось недолго – до президентских выборов 2012 г. Доля не признающих выборы честными в марте упала почти в два раза (до 21 %) и вернулась, по сути, к своему привычному значению. Большинство же (60 %) признало их свободными и демократическими. Дальнейшее отсутствие политических событий постепенно снизило интерес к политике, и уровень напряженности, уровень экономического самочувствия, напротив, стал повышаться. Опросы общественного мнения показывали, что протестная волна сходит на нет. Возрастной состав участников митингов (треть – 25–39 лет), их уровень образования (более половины – высшее), уровень доходов (более двух третей – средний или выше среднего), определили, что именно эта часть граждан не готова к протесту ради протеста, они оказались разочарованы, ожидания не оправдались [14]. Осенью 2012 г. индекс экономических ожиданий вернулся в зону положительных значений: 42 % россиян считают, что ближайший год будет складываться для российской экономики удачно. Позитивно настроены в основном столичные жители (52 %), молодые (52 %) и респонденты с высоким уровнем доходов (50–51 %), 41 % имеют противоположное мнение: 37 % россиян полагают, что самые тяжелые дни у нашей страны еще впереди, и лишь 28 % считают, что мы переживаем их сейчас. В том, что трудности в прошлом, уверены прежде всего 18–24-летние (37 %) и обеспеченные россияне (31 %) [22]. Хотя прирост ВВП в 2012 г. замедлился и составил 3,4 % против 4,3 % в 2011 г., а развитие российской экономики характеризовалось замедлением как инвестиционного, так и потребительского спроса, на фоне усиления негативных тенденций в мировой экономике и ослабления внешнего спроса, большинство россиян не ожидают изменения материального положения в этом году (59 %), а каждый пятый (22 %) настроен в этом плане оптимистично. Россияне, строящие благоприятные прогнозы изменения своего материального положения, ставку делают в первую очередь на заработную плату от основной работы по найму (70 % против 54 % два года назад) [23]. Пока Россия остается модернизированным обществом с традиционно ориентированным населением, источником мобилизационного потенциала оппозиции выступают не столько социально-экономические лишения, сколько масштабы отчуждения людей от существующей власти. Иначе говоря, причина оппозиционного поведения в таком обществе лежит в области политики, а не в области экономики. И только следующее «политическое событие» может стать причиной протеста, активизации коллективного поведения, влияющими на стабильность политической системы.